Татьяна ЗАВАЛЬНАЯ

(г. Салехард, ЯНАО, Россия)

Номинация «МАЛАЯ ПРОЗА»

«О жизни и любви»

Мадам Бовари

Мне пять лет. Или шесть. И я опять болею. Ангины мучали меня постоянно. Болеть – скучно. Лежишь с температурой, с тяжёлой головой и тошнотой. Два раза в день приходит медсестра и делает укол. Это не больно. Я уже привыкла. И у меня есть книжки. Их много. Читаю я пока плохо, но картинки смотреть люблю….

И бабушка тоже читает. Сидит за столом у лампы, спиной ко мне и медленно листает новую книгу… Перегнувшись   через спинку железной кровати, я заглядываю ей за плечо.

Книга красивая. Листы белой, гладкой бумаги источают какой-то странный запах. На тканевой, темно-зелёной обложке благородным старым золотом отливают буквы… «Гюстав Флобер» ...

…Ба, кто это?.. – я с открытым ртом зависла над плечом бабушки.

Со страницы на меня смотрела женщина. Красивая и молодая… Царевны и принцессы в моих книжках тоже были красивы. Но они улыбались и сияли мне навстречу – из каждой сказки. А эта…

Темнота окружала её. Темнота сжимала её тонкие, белые руки. Темнота запутывалась в прядях её длинных волос, распущенных по плечам…

Темнота словно сочилась из её больших глаз, обращённых ко мне. Темнота уже почти поглотила её – всю, целиком….Только сжатые руки и бледное лицо – пока оставались на поверхности. Это лицо освещала свеча,   мерцающая  перед женщиной. Но было совершенно очевидно – она очень скоро погаснет. И тогда темнота довершит своё дело ...

- Баааа….- протянула я с ужасом – Кто это?.. Почему она так…сидит?..

Бабушка, Агриппина Алексеевна, сурово сдвинула кустистые брови и пожевав губами, ответила – Эмма это.

- Это её так зовут?

- Да. Эмма Бовари.

Фамилию я пропустила мимо ушей. Эмма…Эмма… Ну, конечно. Как ещё могут звать женщину, которая вот так сидит в темноте. Среди моих знакомых женщин – соседок, воспитателей, врачей, продавщиц – не было ни одной с таким именем. Были Веры, Светы, Маши, Кати… Даже тётя Тамара была. Эммы не было ни одной.

Я опять уставилась на картинку.

- Баааа – опять тронула я бабушку за плечо – Бааа…

Бабушка досадливо перевернула страницу. – Чего тебе? Спи!

Как будто я могла уснуть после того, что увидела!..

- Бааа, а почему она…так…сидит?

Бабушка снова пошевелила бровями и губами.

- Бог её наказал.

- За что?!! – я с ужасом уставилась на неё.

- От мужа гуляла. Да спи ты, наказание….

Я откинулась на подушку. Щёки горели. Голова была тяжелой. «От мужа гуляла…. Гуляла …» - проносилась в ней бабушкина фраза. Что такое «Гулять от мужа»? Гулять – значит гулять. Надеть пальто, валенки и пойти на улицу, или во двор. Эта самая Эмма погуляла вот так – от мужа – и Бог её наказал. Сидит теперь. В темноте. Со свечкой, которая сейчас погаснет… Ужас! Я хотела спросить у бабушки ещё что-то, но посмотрев в её сторону, поняла – не стоит.

Несчастная, наказанная Богом, Эмма запала мне в душу и в мысли намертво! Долго ещё я примеряла на себя её образ, принимая похожую позу перед зеркалом. Зеркало удивленно отражало мою круглую рожицу. Я трагически таращила в него глаза, заламывала руки...

- Опять кривляешься? - ворчала бабушка, застукав меня за этим лицедейством. - Артистка погорелого театра. Наказание...

А я упорно искала в себе Эмму. Её трагическую суть, так потрясшую меня. И снова украдкой открывала зеленую книгу на странице, где она была. Мне казалось - она рада, что её, хотя бы ненадолго, выпускают из книжного заточения. Из кромешной тьмы, куда ее - в наказание - упрятал Бог. На других иллюстрациях она тоже была.   Другая, красиво одетая. В чудной шляпе и длинном платье. Но те картинки меня не привлекали. Я всё время вглядывалась в её лицо, которое вот-вот должно было исчезнуть в темноте. Иногда я думала - открою книгу, а её там уже нет. И каждый раз, на мгновение задерживала дыхание - перед тем как развернуть заветную страницу.

Конечно, я пыталась расспросить у бабушки подробности истории Эммы. Но бабушка, Агриппина Алексеевна всё так же сурово сдвигала брови и говорила:

         - Чего ещё? Много будешь знать - скоро состаришься! Иди, вон, играй. Наказание...

Понемногу Эмма как-то стёрлась из моих мыслей. Сказочные образы новых царевен и принцесс заслонили собой её тёмный образ и появились новые темы для фантазий.

Но такие впечатления не проходят бесследно.

Однажды я застала маму и бабушку в прихожей. Мама надевала пальто и стояла у двери.

- Голова болит, - сказала она. - Пойду пройдусь. Прогуляюсь...

Прогуляюсь... Это слово вдруг отбросило меня в кромешную темноту. Туда, где у свечки сидела одинокая женская фигура. Моя мама собралась гулять. Одна. Без папы. Перед глазами всплыло белое лицо Эммы, её руки, заломленные в безнадёжной мольбе.... И бабушкины фразы “Гуляла от мужа. Бог её наказал” ...

В два прыжка я догнала маму уже по ту сторону двери, чуть не сбив бабушку с ног. Я намертво вцепилась в мамино пальто, и закричала что есть силы: “Не ходи без папы! Не гуляй от мужа!!!”

Меня пытались успокоить, но это было невозможно. Я была полна решимости спасти маму от страшного наказания за эту провинность - выйти на прогулку одной, без папы. Допустить, чтобы она потом сидела в чёрной комнате   вот так же - одна, со свечкой - я не могла.

Из двери напротив выглянула соседка, тётя Шура, и удивлённо воззрилась на нашу возню. Я ревела и упиралась, мама пыталась отцепить мои пальцы от своего пальто, бабушка тянула меня назад, в квартиру....

-   Где такого нахваталась? Что за слова?! - спрашивала мама.

- Так во дворе, у подружек. Наказание... Бегает с кем попало! - констатировала бабушка Агриппина Алексеевна.

Четыре зелёных томика   до сих пор стоят на полке моего стеллажа. И даже   не утратили – тот самый – аромат тревожной тайны… И всё-таки … Не люблю я Флобера. Вот, зачем он так – с Эммой?..

«Для детей и юношества»

Серая Собака

Ирочка Махонина боялась всего на свете. Боялась пьяного соседа дядю Петю (он ругался громким голосом и орал песни), боялась больших собак (они лаяли до хрипоты и гремели цепями), боялась машин (особенно больших грузовиков, с грохотом проезжающих мимо).

Но больше всего Ирочка боялась темноты.

- Мама, не выключай свет! - просила Ирочка маму каждый вечер.

- Что за глупости! - сердилась мама. - В комнате никого нет. Кого ты боишься? Бабу Ягу?

Ирочка мотала головой. Бабу Ягу она не боялась. Она видела её в кино. Весёлая старуха в живописных лохмотьях не вызывала у неё страха. С ней можно было поговорить и, наверное, договориться.

- Ирочка, бояться нечего! - говорила мама и щёлкала выключателем.

Щёлк! И весь свет как будто вылетал в коридор.

- Спокойной ночи, - ласково произносила потом мама и закрывала дверь, замыкая Ирочку в тёмном пространстве комнаты.

Ирочка боялась закрыть глаза. Она изо всех сил вглядывалась в темноту, стараясь дышать как можно тише. Ей казалось - там, в темноте, кто-то слушает её и... чего-то ждёт.

Каждый вечер Ирочка потихоньку от мамы проверяла все укромные уголки комнаты - такой привычной и родной при ярком свете лампы. Она заглядывала в шкаф и залезала под кровать, убеждая себя в том, что ничего и никого там нет. А значит - никто не может смотреть на неё из темноты и слушать её дыхание.

Потом мама, по совету детского психолога, стала оставлять в комнате маленький ночник. Жить стало легче. И всё-таки....

- Ирка бояка, серая собака! - дразнили во дворе Ирочку шумные мальчишки.

- Страху напустила, кровать намочила! - прыгали они вокруг неё, ожидая привычных слёз.

Это была неправда. Кровать Ирочка не мочила никогда. В отличие от соседского Борьки, который регулярно в постель писался. Тетя Маша - его мама - постоянно стирала простыни и Борьку ругала. Ирочка это слышала. Стены-то тонкие. Но она ничего про это во дворе не рассказывала. Во-первых, Борьку ей было жалко. А во-вторых, рассказывать было некому. Подружек у Ирочки не было. Кто захочет дружить с такой...боякой. 

Поэтому она только издалека с интересом наблюдала за шумными играми  дворовой компании, даже не надеясь, что её когда-нибудь позовут.

И вдруг её позвали.... Это было так неожиданно, что Ирочка обрадовалась, даже не успев испугаться. Она шла, как равная,  вместе с другими - на большой пустырь, который находился  через два двора. Именно там, на этом диком поле “заводились”  все шумные детские игры и забавы. Зимой здесь строили снежные крепости и играли в снежки. Летом гоняли в футбол, штандер и салки.

Сразу за этим пустырем начинался густой кустарник, где терялись мячи и прятались от любопытных глаз парочки.

А еще там был старый сарай, сохранившийся с каких-то незапамятных времен. Сараем это строение называлось совсем незаслуженно. Вероятно, когда-то это был амбар.  На это намекали  крепкие, добротные бревна. А вот крыша подвела - она прогнила и съехала набок. Взрослые постоянно пугали детей, грозя, что “сарай” может рассыпаться от “одного чиха” и придавить неосторожных “любителей  шариться по подобным местам”. Но детвора знала - их сарай переживет еще не одну бурю.

Ирочка сарая боялась. Он, со своей съехавшей крышей, и перекошенным провалом дверного проёма, напоминал ей пьяного соседа дядю Петю. Окон у сарая не было - только в самом верху, под  крышей виднелись какие-то отверстия, больше напоминавшие бойницы. Их накрепко заколотили уже давно.   

Не было у него и крыльца с привычными, для всякого дома, ступеньками. Вместо них в дверной проем вел пологий скат, сделанный из толстенных досок. Доски почернели от времени и осклизли от дождей. Ирочке заколоченные окошки казались закрытыми глазами, а скат из темных досок - высунутым языком. И она даже под страхом отлучения от субботних мультиков не решилась бы и близко подойти к этому страшному, “пьяному” сараю с его “открытым ртом” и “поехавшей” крышей....

Хотя она не раз и не два видела, как туда бегали курить старшие ребята. Подростки - как говорила мама.

Они ныряли в черный провал перекошенного дверного проема. И сарай будто глотал их, отчаянно скрипя дверью, которая косо висела на ржавых петлях.

         И вот этот проем, как черная дыра, неожиданно оказался прямо перед ней. У Ирочки свело горло. От страха - понятное дело.

- Короче, Ирка, - сурово сдвинув брови сказал ей Мишка Лопырёв - предводитель дворового общества, - хочешь с нами играть?

Ирочка послушно закивала головой. (Ну-ка, скажи “нет, не хочу”!)

- Если хочешь с нами - войди в сарай и просиди там два часа.

Ирочка в ужасе смотрела на лица своих, только что обретённых, друзей....

-Боишься... - растягивал в улыбке толстые, будто резиновые губы, Борька.

- Боишься? - щурил рыжий глаз Мишка.

 За его спиной хихикали девчонки - кудрявая Светка и Лена с нарядными бантиками.

- Ирка-бояка..., - завел привычную дразнилку Борька.

- Серая собака! - дружно подхватили девчонки.

И тогда, совершенно неожиданно для себя, Ирочка сказала:

- Не боюсь. Ладно.

И повернулась спиной к Мишке, собираясь сделать шаг в тёмный провал, откуда тянуло холодной сыростью.  Она лишь на мгновение задержалась у самого входа, готовясь зажмурить глаза покрепче, и вдруг почувствовала крепкий толчок в спину. И поняла, что летит - прямо туда - в темноту и холод.

А когда за ней, визжа, закрылась тяжёлая дверь, отрезая от солнечного света, Ирочка упала на что-то холодное и твёрдое, больно ударив руки и коленки.

Темнота обрушилась на неё со всех сторон и выжидательно замерла. Замерла и Ирочка. Она слышала, как за дверью смеются ребята.

- Эй, Махоня, со страху не умерла? - голос Борьки.

- Слышь, Ирка? - Мишка чуть не лопается от смеха.

- Да ладно, мы сейчас дверь откроем. Что мы, фашисты....

Ирочка кивнула головой, отлично понимая, что они не могут этого видеть. Но она так же отлично знала - если она только разомкнет накрепко стиснутые зубы, если откроет рот ... из него вырвется такой громкий, такой отчаянный крик (и плач!), что смеху будет еще больше....

- Чего молчишь, Махоня? - Борька прислушался к тишине за дверью сарая.

- Ой, ребята, а вдруг она сознание потеряла? - пискнула одна из девочек - Лена, или Светка.... Ирочка не поняла.

- Ой, я в кино видела - одну малахольную вот так заперли, а она ...того... умерла от страха....

- Эй, Ирка! - Мишка Лопырёв снова взял инициативу в руки.

 - Слышь, мы сейчас дверь откроем.

Дверь дрогнула. Раз, другой...

- Ребята, она не открывается... - тихо ахнула Светка ...

Или все-таки Лена?..

В дверь забарабанили несколько пар рук. Но она стояла монолитом, не желая отпускать то, что проглотила.

- Ирка! Махоня! Ты там чего? Молчишь почему? Ты здесь побудь, а мы сейчас! Позовём только... - послышался совещательный шепот, - Юрку позовём! Слышишь?..

         Ирочка знала кто такой Юрка. Старший Светкин брат. Он иногда возился с младшими, выступая то судьёй - в их   ссорах, то адвокатом - перед родителями. А то и суровым прокурором - раздавая крепкие затрещины особо провинившимся. Но в любом случае - Юрка был не взрослым, а значит позвать его на помощь - было очень разумно. С точки зрения всей компании.

Топот ног и взволнованные голоса удалялись.

А темнота, до этой минуты, притаившаяся, стала пристально вглядываться незримыми глазами, ожидая лишь одного неосторожного движения...вздоха...стона... чего-нибудь, что может помочь ей окончательно обнаружить Ирочку....

Медленно, очень медленно Ирочка подтянула, ноющую от боли, руку к лицу и ощупала его. Крови, кажется нет. Нос не разбила. Это хорошо. Потом она подтянула ноги к животу и, стараясь производить как можно меньше движений, сжалась в комок.

Сколько придется ждать? И как долго ей придется таиться от ...того, что всегда смотрит на нее из темноты? Как вот сейчас...

Ирочка кусала пальцы, сжатые в кулак и считала про себя - “Один, два, три, четыре, пять...”

Делала паузу, чтобы набрать в грудь воздух, и снова - “Один, два, три....”

А в голове снова и снова   крутились слова издевательской дразнилки “Ирка - бояка, серая собака... Серая собака... Серая собака...”

И вдруг где-то там, в черной глубине сарая, ей послышался шорох. Сначала слабый, а потом еще и еще   - как будто в темноте   шевелился кто-то большой и ...мохнатый. Ирочка тихо заскулила, чувствуя, как по лицу побежали слёзы.

А этот “кто-то” стал приближаться к ней, осторожно нюхая воздух. А потом в лоб ей ткнулось что-то холодное и мокрое, а щёки и глаза облизали шершавым языком....

- Кто ты? - тихонько спросила Ирочка. И на её ногу мягко улеглась тяжёлая тёплая голова....

- Я знаю, кто ты... - прошептала Ирочка, - Ты - Серая Собака... Я тебя не боюсь...

И Серая Собака вздохнула и теснее прижалась к её ногам. Иногда она поднимала лобастую голову и рычала, разгоняя темноту по обжитым ею углам. Но рычала совсем тихонько - чтобы не пугать Ирочку. Впрочем, темноте и этого, тихого, рыка было достаточно. И она послушно уползала в дальние углы сарая. 

...Когда дверь старого сарая открыли, Ирочку нашли лежащей на полу. Она крепко спала, поджав ноги к животу. Спала, когда её выносили из холодного сарая.  Спала, когда её принесли домой.  Врач, прибывший на срочный вызов, никаких повреждений у неё не нашел. Сказал, что сон - реакция на нервное потрясение - стресс (по-научному). И что, скорее всего, девочка проснётся через несколько часов.

 Проснулась Ирочка только на следующий день. И первое, что она спросила у мамы, просидевшей около Ирочки всю ночь:” А где собака?”

 И мама очень удивилась. Ведь никакой собаки в сарае не было. Она так и сказала дочке. Но Ирочка, кажется, нисколько не огорчилась и не удивилась такому ответу.  Только понимающе улыбнулась и прошептала: ”Ничего! Она ещё придёт....”.